«Культура.РФ» расспросила артистку Светлану Немоляеву, как «Чаплин в юбке» стал «женой Гуськова», что любил Всеволод Пудовкин и какой подарок театр сделал актрисе на 80-летний юбилей.

«Играть для меня — самое естественное занятие»

Помню себя только актрисой! Я очень рано начала играть, и для меня это было самое естественное занятие. Однажды, мне тогда было лет десять, случайно услышала, как бабушка поделилась с соседкой, мол, по большой удаче достала бутылку каустиката, но надо подальше спрятать от детей, чтобы случайно не схватили «отраву». Каустическая сода — очень сильная щелочь, которой дома чистили кастрюли и сковородки от нагара и жира, но я тогда вообще не поняла о чем речь, а вот про отраву запомнила. Пришла в школу и демонстративно «упала» перед закрытой дверью класса, пролежав так весь урок. Когда на перемене меня нашли, то все страшно переполошились: «Немоляева, что с тобой? Что случилось?» На что я отвечала трагическим голосом: «Умираю… Я выпила бутылку каустика». Меня моментально принялись откачивать, заставили выпить бог знает сколько воды, так что, получается, сама себе навредила. Но желание произвести впечатление, желание играть было сильнее (смеется).

Всю жизнь мечтала о сцене. В детстве пересмотрела почти весь репертуар Театра имени Маяковского, актером которого еще до Великой Отечественной войны был брат отца, Константин Викторович Немоляев. Как и большинство абитуриентов, пробовалась во все столичные театральные вузы. Волновалась ужасно, и даже со всем юношеским максимализмом пригрозила бабушке, что если не поступлю, то им придется искать мой труп в Москве-реке. После второго тура в ВТУ имени М.С. Щепкина мой будущий педагог, профессор, театральный режиссер Леонид Андреевич Волков, сказал, что, если хочу у него учиться, чтобы больше никуда не показывалась, он меня берет. Я не стала испытывать судьбу, и это были самые счастливые годы моей жизни!

За время учебы мои учителя дали много бесценных знаний и советов, но одному следую всю жизнь. Вторым педагогом на курсе был выпускник школы-студии МХАТ Виктор Иванович Коршунов, позже ставший директором Малого театра, который после выпуска сказал мне: «Света, тебе нужно привести себя в порядок. Худей! Если будешь в таком виде, то ограничишь себя в репертуаре, а ведь ты можешь играть все!» Я же всегда была девушка с формами. Посмотрите фильм «Евгений Онегин», в котором я снялась еще в институте, моя Ольга Ларина — кровь с молоком (смеется). Худела сложно, не год и не два, были срывы, но потом взяла на вооружение постулат одной известной польской актрисы: «Я ничего не ем! Я пробую».

«Все решил случай»

Можно сказать, что актерско-режиссерская династия Немоляевых появилась на свет благодаря Всеволоду Мейерхольду. Мой папа Владимир Викторович Немоляев, окончив Ломоносовский техникум, бывшее Императорское Комиссаровское училище, получил распределение на работу в ГУМ, бухгалтером. Он вырос в мещанской, старообрядческой и очень ортодоксальной семье, уклад жизни в которой никак не предполагал работу в сфере искусства. Но как часто бывает, в жизнь простого клерка Володи Немоляева вмешался случай.

Однажды в знаменитые Верхние торговые ряды за покупками пришла респектабельная супружеская пара. По распоряжению начальства отец был отрекомендован в помощь важным покупателям. На прощанье, гость не просто поблагодарил шустрого и обаятельного юношу, а пригласил в театр: дал контрамарку на десять спектаклей по выбору. И подписался — Всеволод Мейерхольд. Папа, который до этого момента никогда не был в театре, заинтересовался и пошел. И «погиб»! Посмотрел весь репертуар. Всех театров Москвы! Настолько влюбился в театр, что поступил во ВГИК, на актерско-режиссерское отделение, став одним из первых выпускников института. Учился в мастерской Всеволода Пудовкина, который прочил большое будущее молодому режиссеру. Увы! Профессиональная судьба отца получилась не очень счастливой: по своему дарованию, как мне кажется, он мог бы сделать больше. Это сегодня его фильмы называют золотым фондом российского кинематографа, а в то время его больше ругали, чем хвалили. За формализм, за отсутствие идеологии…

Родители всю жизнь проработали на «Мосфильме», мама Валентина Львовна Ладыгина была звукооператором. Конечно же, они общались со многими нашими великими мастерами кино. Когда в 1943 году вернулись в Москву из эвакуации, работы у родителей не было, жилось трудно. Советский кинорежиссер, основатель и первый председатель Союза кинематографистов СССР Иван Пырьев очень хорошо относился к отцу и, когда мог, помогал. Например, пригласил вторым режиссером на свою знаменитую картину «В шесть часов вечера после войны». Так мы всей большой семьей отправились в Подмосковье, в экспедицию. Жили в настоящей землянке! Мама всю жизнь была в замечательных отношениях с Мариной Алексеевной Ладыниной. Они постоянно общались, перезванивались до самого последнего дня. А еще мама очень хорошо шила, в том числе и Марине Алексеевне. Помню, когда Ладынина приходила на примерку, то нам с братом всегда приносила гостинец — цветной сахар и буханку хлеба.

В нашем доме на Плющихе бывали Людмила Целиковская, Михаил Жаров, Всеволод Пудовкин… Помню, Всеволод Илларионович, живший неподалеку, часто захаживал в гости и просил: «Валя, дай мне чего-нибудь поесть! Борщ есть?» Его супруга Анна Николаевна Земцова, актриса (экранный псевдоним Анна Ли, сыграла главную героиню в фильме «Шахматная горячка». — Прим. ред.) была, как сегодня принято говорить, светской львицей и очень следила за собой, держала диету, а Пудовкин любил простую еду. Так что лауреата трех Сталинских премий я помню в связи с борщом (смеется). Вообще мама и бабушка, Вера Алексеевна Мандрыка, потрясающе вкусно готовили. Сколько прошло лет и в каких бы шикарных ресторанах я ни бывала, никогда не ела такой вкусноты, как бабушкины картофельные котлеты с грибным соусом!

«Хочу волноваться и хочу волновать»

Порой происходит мистическая вещь: актер проигрывает свою судьбу. Пророческих ролей у меня не случилось, но однажды на репетиции спектакля по пьесе Роберта Болта «Да здравствует королева, виват!», в котором я играла Елизавету Тюдор, промелькнула мысль, что в чем-то могу повторить ее внутренние проявления, притом что моя судьба никак не схожа с королевской. Первоначально обе роли — Марию Тюдор и Елизавету — играла Татьяна Доронина. Это была потрясающая работа, и спектакль стал ярким событием в театральной Москве! Гончаров (Андрей Гончаров — художественный руководитель и режиссер Театра им. Вл. Маяковского. — Прим. ред.) применил удивительный режиссерский ход — «двойник», задействовав одну актрису на две роли, чтобы максимально остро показать две ипостаси власти, когда одна кладет свою жизнь на алтарь ради государства, а другая — ради чувства. После того как Доронина ушла из театра, Андрей Александрович не стал повторяться и разделил персонажи, так мне досталась Елизавета, которая вошла в мою плоть и кровь!

У Гончарова всегда было особое видение, с которым рождаются великие мастера. Тебе кажется, что ухватил зерно роли, а Андрей Александрович начинает кричать: «Нет, совсем не так!» И ставит все с ног на голову! И когда вдумываешься в его мысль, вдруг понимаешь, что это единственно правильное решение. В спектакле Сергея Яшина «Смех лангусты» я играла Сару Бернар. Гончаров, предложивший пьесу к постановке, сразу сказал очень важную вещь: «Не смейте играть Сару Бернар! Никто никогда не поверит, что вы — это она. Если будете играть свою судьбу в предлагаемых обстоятельствах, покажете свою жизнь на примере ее существования, станете победительницей».

«Мы были романтики»

Недавно, в преддверии юбилея, один из моих знакомых пошутил: «Приближается трагическая цифра». Нет, не трагическая! Я отношусь к событию философски. У меня одно желание: сыграть спектакль по пьесе Островского «Бешеные деньги», который театр мне подарил на юбилей. Роль «дамы с важными манерами» Надежды Антоновны Чебоксаровой для меня большая радость, так что волнуюсь и жду хорошей премьеры! Спектакль поставил ученик Римаса Туминаса Анатолий Шульев. Очень импонирует, что молодой режиссер внимательно относится к автору, не пытается позиционировать себя по поводу Александра Николаевича Островского, но вместе с тем и самостоятельный.

Нам важно, как зритель отнесется к нашей работе, угадали ли мы его интерес, тем более пьеса чрезвычайно актуальна в наши дни. Как мне кажется, во времена моей молодости она просто не могла так остро звучать. Мы были романтики, и деньги не имели столь главенствующего значения, как сегодня. Устремления молодых людей были совсем другого характера. Ценился человек, личность, а не покупка острова. Не хочу быть ханжой: с одной стороны, хорошо, что у людей появилась возможность зарабатывать и тратить, но также появились и денежные соблазны, которые многих делают хуже, чему примеров масса. Островский, как любой классик, «попал в господствующее время».

В спектакле на сцене третье поколение Лазаревых-Немоляевых — внучка Полина, и мне, как бабушке, очень волнительно видеть ее рядом. Конечно, хочется как-то подсказать, помочь в работе, но опасаюсь, сама знаю, насколько артисты ранимы. Полине ведь вдвойне сложно, как сложно было сыну, Шуре (актер театра и кино Александр Лазарев — младший. — Прим. ред.). Они оба максималисты по натуре, оба самостоятельные, а тут и фамилии довлеют, и их, разумеется, сравнивают со мной и с Сашей (актер театра и кино, народный артист РСФСР, Лауреат Государственной премии СССР Александр Лазарев. — Прим. ред.). Потому и желаю ей успеха гораздо больше, чем себе!

«Борьба с самим с собой не всем нам свойственна»

Долго не могла себе объяснить, чем меня удивляет Миндаугас Карбаускис (художественный руководитель Театра им. Вл. Маяковского. — Прим. ред.), хотя с первых репетиций «Талантов и поклонников» интуитивно почувствовала, что это режиссер, который всегда знает, как и что будет делать. И еще я ему очень благодарна. Актеры за всю жизнь обрастают штампами, у нас много всего, к чему мы привыкли и пользуемся, совершенно забыв, что зрители тоже все это знают и видят. Но борьба с самим с собой не всем нам свойственна, вот Миндаугас и начал со мной «бороться» — счищал «наросты». Я не стала ему противостоять и смею надеяться, что лишь выиграла от этого, раз в итоге моя работа отмечена профессиональными наградами и любовью зрителей. Посмотрите, Домна Пантелеевна изначально написана Островским простецкой, разбитной бабенкой. Положа руку на сердце сыграть ее — это проторенная дорожка для меня, «два прихлопа, три притопа». Но Карбаускис заставил идти в глубину персонажа: «Читайте внимательно, какая отправная точка Домны Пантелеевны? Вся ее жизнь вертится вокруг того, что им очень тяжело живется!» И правда, вспомните, что она говорит: «Эх, как ни кинь, Саша, а все жизнь-то наша с тобой не сладка. Уж, признаться сказать, надоело нищенство-то…»

Вот в спектакле «Кант» у нас с Карбаускисом развернулась настоящая борьба (смеется). Если в «Талантах и поклонниках» мы репетировали душа в душу, он вел себя со мной деликатно и терпеливо, то в «Канте» несколько раз был по-настоящему суров. Но я закаленная с Андреем Александровичем Гончаровым вытерпела (смеется)! Роль монахини для меня совсем новая, как по внутренним проявлениям, так и по внешним. Это персонаж, у которого все вкладывается в сдержанную одержимость. Однажды Карбаускис меня рассмешил. Я утешала молодую актрису, которая расстроилась после его замечаний, говорила, что надо потерпеть, ведь я же терпела, когда режиссеру не нравилось, а потом все наладилось. Миндаугас это услышал и пошутил: «Вы мне и сейчас не нравитесь». (Смеется.) Наш театр — это сегодня его театр. Да, у него свой взгляд, но я счастлива, что он абсолютный приверженец русской театральной школы, русского психологического театра.

«Прекрати мотать ногой!»

«Я не могу быть половиной девятого. Не женщина, а «который час»! Вы должны завоевать мир», — эти слова говорила своему мужу королева Горжетта в фильме «Ослиная шкура» Надежды Кошеверовой. Недавно картину показывали по телевизору, и, увидев свой монолог, я удивилась, как это я справилась с таким текстом, такими эмоциями, характером… Даже похвалила себя (смеется). Мы с мужем, Александром Сергеевичем Лазаревым, не стремились завоевывать мир. Пятьдесят один год у нас был свой мир — один на двоих, и никогда не было никакого соперничества. Когда стали много играть вместе, то часто подсказывали друг другу, помогали, но делали это своеобразно: не жалели, говорили все как есть, особенно Саша. Запомнила на всю жизнь, как наш коллега по Театру Маяковского, Игорь Костолевский однажды сказал: «Если хотите спросить меня про Сашу со Светой, то лучше пойдите, посмотрите на их репетицию — это отдельный спектакль». Я человек очень экспансивный, жестикулярный, мне тяжело держать все в себе. Саша надо мной смеялся и всегда придирчиво следил: «Что ты делаешь? Прекрати мотать ногой». Я прекращала, но тогда начинала вертеть рукой, а он опять: «Света, убери руку!» Да, мы могли разругаться, обидеться друг на друга, но моментально мирились.

В Московском академическом театре имени Владимира Маяковского я служу с 1959 года, в тот же год пришел и Саша. Были разные предложения, приглашения, но мы всегда любили свой театр, который для нас очень много значил и значит. Здесь, в доме 19/13 на Большой Никитской улице, — родные стены, которые делили с нами радость и горе, и столько роскошных постановок: «Круг», «Плоды просвещения», «Женитьба», «Братья Карамазовы», «Ревизор»… Как все это можно бросить? За кулисами вырос сын, мы и в школу его отдали с тем расчетом, чтобы он делал уроки в моей гримерной. «Боевое крещение» Шурика на театральных подмостках тоже состоялось на этой сцене, в 1979 году. Работали над спектаклем «Леди Макбет Мценского уезда» — и для роли Федора Лямина нужен был мальчик. Тогда Гончаров сказал: «Дайте мне Шурика». И мы дали (смеется).

Что сын станет актером, я поняла сразу. Саша еще как-то сомневался, надеялся, что он выберет другую специальность, например археолога. Но когда Шурка стал готовиться к поступлению в вуз, выбирая между «моей» Щепкой и Школой-студией при МХАТе отца, а Саша ему помогал, то, увидев их занятия, ни минуты не сомневалась: сын имеет право, это его дело. Так и получилось.

«Начнутся эти мучительные пробы, и я опять не справлюсь»

Моя фильмография открывается в 1944 году фильмом «Близнецы». Я попала на картину благодаря маме, которая работала на «Мосфильме». Удивительно, но тогда кино меня мало занимало. В то время по Ленинградскому проспекту ходил двухэтажный троллейбус — мечта жизни! Все счастье съемок для меня заключалось в том, чтобы проехаться на втором этаже (смеется). Однажды в толчее общественного транспорта потеряла бант из своего экранного наряда. Это была трагедия! Потом были две картины отца, в которых я снялась: короткометражка «Карандаш на льду» и музыкальная комедия «Счастливый рейс», или «Машина 22-12», — один из первых советских стереофильмов.

Кино в мою профессиональную жизнь пришло поздно, но зато какие это были роли! Бесценный подарок судьбы — встреча с Эльдаром Рязановым. Эльдару Александровичу настолько понравилось, что я делала в спектакле по его пьесе «Родственники», что после премьеры он назвал меня «Чаплин в юбке» и пообещал снимать в своих фильмах. Хотя до этого я уже пробовалась у него в «Иронии судьбы», на главную героиню, но с треском провалилась! Это было справедливо: сама чувствовала, что падаю в пропасть, в то время как рядом со мной блистает Андрей Мягков. У нас было восемь проб, и каждый раз он по-новому представлял своего героя, буквально парил над землей, а я… Было ощущение, что вся съемочная группа только и ждет, чтобы я поскорее ушла с площадки. Хотя при всех сомнениях и переживаниях ни в одной работе у меня не было мысли, что не смогу, и никогда не боюсь, что не получится.

Когда Рязанов начал снимать «Служебный роман», то сам позвонил и сказал, что берет меня. Я не поверила: «Нет, не возьмете. Начнутся эти мучительные пробы, и я опять не справлюсь». Но Рязанов был категоричен: «Я тебя беру без проб!» Как такое возможно? На худсовете было необходимо не просто представить актера на роль, а предложить несколько человек для каждого персонажа, однако Эльдар Александрович добился того, что смог взять всех, кого хотел: Алису Фрейндлих, Олега Басилашвили, Андрея Мягкова, Лию Ахеджакову, Людмилу Иванову и меня.

Как часто бывает в кино, съемки начинаются с конца (смеется). В мой первый день снимали самую грустную сцену, когда Рыжова просит Самохвалова вернуть ее письма. Я стала репетировать… Эльдар Александрович это увидел, отвел меня в сторонку и сказал: «Свет, забудь о театре, тебе не надо думать о галерке, чтобы тебя там услышали и увидели. Просто попроси». И одного режиссерского посыла оказалось достаточно, чтобы роль стала получаться. Помните, когда я уходила с этими письмами и плакала? Это чувствовалось даже в походке…

Играть Олю Рыжову мне было понятно и легко, ведь едва ли не каждой женщине знакомо, что такое безответное чувство. Студенческая любовь, красивый парень, но не сложилось, судьба развела, и вдруг он снова возникает в жизни — принц из Швейцарии (это в те времена!), успешный и состоятельный красавец. А у нее обыденная жизнь, с авоськами, готовкой, дефицитом… И вдруг такая романтика! Это не омут страстей, в том числе и плотских, это крик души, жажда уйти от повседневности. Я так и играла, даже не задумывалась, будут меня осуждать или нет. Можно было показать персонаж иначе, сделать крен в другую сторону: надоедливую, расчетливую, — но мы с Рязановым решили, что Рыжова — тонкая, деликатная женщина. Он видел героиню именно такой исходя из меня, поэтому и пригласил на роль.

Потом благодаря Эльдару Александровичу «Чаплин в юбке» превратился в «жену Гуськова» в фильме «Гараж» и в Аглаю из «Небес обетованных»… Жена Гуськова — это другая сторона Оли Рыжовой, но которая также беззащитна в жизни, хоть и крикунья. А вот Аглая — совершенно противоположная роль, что актеру всегда интересно. Когда Рязанов мне ее дал, я была просто поражена! Это особый характер, партийная убежденность, несгибаемость. Она была слишком уверена в себе, а потом пришла к трагедии и в жизни, и в женской доле. Хочется надеяться, что я «сделала» роль правильно.

В последнее время снимаюсь в основном в сериалах, но есть одна работа, которая, как мне кажется, заслуживает особого внимания. Рустам Хамдамов — необыкновенно одаренный режиссер и феноменальный художник, создающий фильмы при помощи удивительного и метафорического киноязыка. Судьба свела меня с Рустамом в девяностые, когда я снялась в эпизоде в его фильме «Анна Карамазофф». Главную роль в картине исполнила французская актриса Жанна Моро, а я, по просьбе Рустама, ее дублировала. Долго отнекивалась, потому что не люблю озвучивание: всю жизнь очень близорука, плохо вижу артикуляцию на экране, так что мне и у себя-то сложно «попасть в губы», что уж говорить о других актерах, да еще на чужом языке. Мой труд не остался незамеченным. Два года назад я получила он него фантастическое предложение. Это трагическая притча, в которой фрейлина, то есть я, рассказывает королю сказку, и сказка оживает. Рустам просил: «Скажите, проквакайте, как лягушка, как Бетт Дэвис». И я старалась изо всех сил. Пока видела только рабочий материал. Что сказать… Мы смотрели его вместе с братом (Николай Немоляев — известный кинооператор, заслуженный деятель искусств РСФСР. — Прим. ред.). Коля сам большой мастер, он снимал такие фильмы, как «Обыкновенное чудо», «Не стреляйте в белых лебедей», «Тайна черных дроздов», «Покровские ворота», после просмотра был восхищен. Зная все секреты профессии, сказал: «Я не понимаю, как это снято». Зрелище действительно получилось завораживающим!

На меня всегда производит впечатление то, что может удивить, озадачить или навести на размышление. История и ее подача может быть какая угодно, но если написано талантливо, если автор над вымыслом «слезами обливается», то это обязательно тронет читателя. Каким бы ни был человек, он все равно испытывает всю гамму чувств — от любви до ненависти. Как говорил Николай Павлович Охлопков: «В человеке сидит двенадцать молодцов». И нам никуда не деться от этого! Потому, когда автором угадан «больной» момент, угадан режиссером и актерами, тогда и зритель испытывает катарсис, за которым приходит в театр или в кино. И приходит напряженно следить за действием, участвуя в происходящем, а не просто провести время, расслабленно откинувшись на спинку кресла.

Беседовала Елизавета Пивоварова