Художественный руководитель театра МОСТ Евгений Славутин рассказал порталу «Культура.РФ» о том, почему он стал режиссером, а не научным работником, что изменилось в его театре за прошедшие 20 лет и для чего вообще существует искусство.

— Вас ждала научная карьера. Вы — кандидат наук, автор книги «История диофантова анализа от Диофанта до Ферма» (история алгебры за полтора тысячелетия). Как вы пришли в театр? Почему театр оказался важнее науки?

— Выбор профессии и судьба — вещь загадочная. В детстве я четко видел впереди научную карьеру. А когда я уже стал режиссером, по прошествии многих лет, вдруг начал вспоминать, что, когда еще был ребенком, мы с друзьями натягивали во дворе самодельный занавес и устраивали театральные представления.

Было время, когда я совмещал работу в Академии наук и в университетской театральной студии, а затем в Студенческом театре МГУ. Я уже работал над докторской диссертацией, когда понял, что совмещать становится невозможно, и выбрал театр. А может быть, это театр меня выбрал — забрал целиком и полностью.

В середине 1980-х, в начале перестройки, у меня вышли спектакли, которые взорвали театральную Москву. На спектакль «Черный человек, или Я, бедный Сосо Джугашвили» зрители записывались за несколько недель, а мы играли по восемь спектаклей в месяц в зале на 450 мест. А, выпущенный в 1989 году спектакль-кабаре «Синие ночи ЧеКа», который мы при полном зале 20 дней подряд играли на Эдинбургском фестивале, вошел в программу Би-би-си «Лучшее на Фриндже». Учитывая, что в каталоге фестиваля было 357 спектаклей, можно сказать, это был полный успех.

— Поначалу ваш театр был любительским. Есть ли у любительского театра преимущества по сравнению с профессиональным?

— В определенном смысле очень существенные. Для профессионала театр — это работа, а для любителя — счастье.

— То есть театр не должен быть профессиональным?

— Отнюдь. Театр должен быть суперпрофессиональным. Таким, каким он был у Мольера и у Шекспира. Это должно быть какое-то братство компании талантливых и веселых людей. Понимаете? В профессиональном мире это чувство, конечно, возникает на определенных проектах. Но чаще, если в театре кто-то с кем-то дружит, то непременно против кого-то. Я говорю сейчас не о каком-то конкретном театре, а о тех малосимпатичных театральных традициях, описанных еще самим Станиславским. Мало что изменилось за прошедшие сто лет.

— А в театре МОСТ все не так?

— Категорически не так. У нас формально профессиональный театр, мы в ведении Департамента культуры города Москвы. Но мы делаем все, чтобы наш театр был не просто профессиональным, а еще и студийным — то есть живым, настоящим, творческим и здоровым. А актер — интеллигентным и умным. Мы обучаем актерскому мастерству тех, кто получает или уже получил высшее академическое образование, — даем талантливым молодым людям шанс творчески реализоваться. А себе — возможность собрать в основной труппе самых достойных.

— Вы считаете, что для работы в театре актеру не нужно заканчивать театральный вуз? Что достаточно позаниматься всего несколько месяцев, а остальные навыки придут в процессе работы?

— Диплом надо получать, потому что реалии нашей жизни таковы, что без диплома возникают те или иные сложности. И многие наши актеры обучаются на заочной форме в театральных вузах. Но мы знаем, что ни Фаина Раневская, ни Татьяна Пельтцер, ни многие другие выдающихся актеры театрального института не заканчивали.

— В этом году театру МОСТ исполняется 20 лет. Что изменилось за эти годы?

— 20 лет назад у нас не было своего помещения для работы, а спустя 10 лет после основания театра МОСТ мы открыли наш чудесный камерный театр на Большой Садовой, недалеко от метро «Маяковская». И вот уже 10 лет благодаря правительству Москвы у нас есть свой дом. Более того, в этом году, 9 декабря, мы открыли Новую сцену, совсем недалеко от Основной — на Новинском бульваре. В небольшом старинном особнячке разместятся наши спектакли для детей и детские учебные студии.

Если актерские студии для студентов Москвы — это основа нашего существования: именно из числа выпускников формируется наша труппа, то работу с детьми мы начали года три назад, и это направление существенно дополняет творческую жизнь театра.

Новую сцену мы планируем отдать под экспериментальные работы и под просветительские и культурологические проекты. Это новый вектор. И еще: 20 лет назад у нас в репертуаре было пять-шесть спектаклей, а теперь их более 20, а в труппе 50 актеров и примерно столько же стажеров. Раньше наш коллектив был значительно скромнее в количественном отношении. Теперь он разнообразный и сильный. Поэтому открытие Новой сцены очень важно для более комфортной организации нашей внутренней жизни.

И последнее, но не менее важное. У нас сложился круг единомышленников, с которыми мы строим наш театр — а это ежедневная бескомпромиссная работа. И прежде всего это Георгий Долмазян — режиссер, который сложился как художник в рамках нашего театра, но при этом обладает совершенно самостоятельным видением и его постановки постоянно отмечаются различными театральными премиями.

— А сильно изменилась жизнь и люди за эти годы?

— Жизнь «за окном» изменилась — это заметно для всех. А вот люди, вообще, очень редко меняются. Есть разница, так сказать, в технической оснащенности процесса. Раньше актеры читали текст по тетрадке, а теперь читают в айфоне. А в целом театр по-прежнему должен дарить людям счастье. Конечно, жизнь берет свое и разрушает человека. Чем дальше, тем труднее сохранять желание делать открытия, влюбляться, совершать добрые поступки. Когда актеры приходят в театр, я им даю совет: «Как быть счастливым? Нужно делать счастливыми других. Никакого персонального счастья не может быть».

— Говорят, что режиссеры ставят спектакли для того, чтобы что-то изменить в мире или что-то изменить в себе. К какому типу вы относитесь?

— Я не коммунист. Это они считают, что они могут изменить мир. Я не знаю, как его менять. Я считаю, что искусство занимается красотой, которая является критерием морального и аморального. А красота, может быть, не спасет мир, как считал Достоевский, но мы должны спасти красоту.

— Зачем сегодня, по вашему мнению, необходим театр?

— Я хочу видеть в моем театре счастливых актеров, счастливые лица зрителей, хочу, чтобы театр дарил радость. Мы забываем, что театр родился в Греции в атмосфере праздника вина. Во время этих празднеств зрители смотрели историю Эдипа или историю Медеи. Но уходили после этих спектаклей счастливыми, потому что в конце концов испытывали катарсис, когда порочный круг мести размыкался и возникало всепонимание и всепрощение.

— Если бы вы могли выбрать зрителей, как актеров в труппу, каких бы вы выбрали?

— Тех людей, которые жаждут духовной пищи. А идеальный спектакль — это тот, который актеров и зрителей объединяет между собой общим чувством понимания, сочувствия и радости. В нашем театре зритель — непосредственный участник спектакля и, я бы сказал, его главное действующее лицо.

— Почему ваш театр называется МОСТ?

— Расшифровка его названия — «Московский открытый студенческий театр»: именно таким он был создан правительством Москвы на базе Студенческого театра МГУ. Почему он московский — понятно. Открытый — поскольку мы существуем в одном пространстве со зрителем, включая и себя в пространство зрителя, и зрителя в свое пространство. Студенческий театр — потому что мы были студенческим театром в МГУ, и университетская культура и образованность остались.

— Вы автор многих статей по культурологии, собранных в книгу «Структура сюжета», а также книги «Загадка Гамлета». Когда у вас возник интерес к исследовательской работе в области литературоведения?

— Когда я после окончания университета работал в институте Академии наук, я там познакомился и подружился со многими крупными учеными гуманитарного направления, хотя сам работал в секторе истории математики. И я стал вести в университете культурологические семинары для студентов, с которыми работал как режиссер, и приглашать на эти семинары таких выдающихся ученых, как Владимир Библер, Георгий Гачев, Александр Жолковский, Наум Клейман и Мераб Мамардашвили. Под влиянием этого процесса я и сам обнаруживал в художественных текстах, к которым мы обращались, скрытые от общих глаз секреты, отличающие самые совершенные произведения Пушкина, Гоголя, Шекспира. А много лет спустя один из моих тогдашних учеников — Владимир Пименов, который очень увлекся этим процессом, — предложил опубликовать наши наработки, и так появились эти книги.

— А сколько вы поставили спектаклей?

— Трудно сказать навскидку. Можно сказать, что я только этим и занимаюсь всю свою сознательную жизнь — учебными занятиями и постановкой спектаклей. На слуху у зрителей, наверное, остаются самые громкие, такие как «Черный человек, или Я бедный Сосо Джугашвилли» по пьесе Виктора Коркия, «Вальпургиева ночь» по пьесе Венечки Ерофеева. Кстати, в прошлом сезоне я выпустил новую версию. «Сирано», «Дорогой Бог!». «Маленький лорд Фаунтлерой» и «Три Ивана» — это для детей. Но мне дороги все мои спектакли — ведь они как дети, в каждый вложена частица души.

— Что вы говорите актерам перед выходом на сцену?

— Сегодня, когда будешь играть эту роль, испытай счастье от своего присутствия в театре.

Беседовала Ольга Романцова